Сегодня — сочельник. Пора испачкать мозги мыслями.

Мне почти 78. Мои друзья — нянчат внуков, работают над затяжным алкоголизмом или пытаются решить проблему своего одиночества. Мои родные — либо умерли, либо слишком заняты.

Но самые близкие — рядом. Могу сказать им искреннее спасибо.

О чем размышляем?

Об абсолютном похуизме. Его не существует.

Об удаче. Она с ловкостью кошки проходит около меня, я — с грацией картошки пытаюсь ее поймать. И упускаю. От моих попыток падают горшки с цветами, пустеют карманы, ломаются судьбы.

О светлом будущем. Там — кладбище, и чем дольше я копаюсь в себе, тем ближе relax в земле. Просветление?

О карьере. Завтра я промолчу о болях от спины до пяток, и возможно удача ( пункт 2 размышлений ) позволит прогуляться с ней и съесть по мороженому.

О семье. Давай не будем?

Мне почти 23. Достигла многого: дна, 2-го дна. Уважаемый пенсионный фонд, когда мне дадут материнский капитал за второго?

Настроения нет, и не будет. Не забудьте поздравить с Рождеством.

С Днём рождения!

На часах — время позднее. Я позорно вычитаю из 2019 его год рождения.

Папе сегодня исполнилось бы 53 года. Каждый раз, когда вспоминаю его — в голове всплывают светло-русые отросшие волосы, дикая худоба и искренняя улыбка.

В детстве папа звал меня люля-кебабом. Эти каламбуры с именем не доставляли особого удовольствия, но были варианты и хуже. И я все равно смеялась.

Когда мне исполнилось 14, начались разговоры о сексе. Они не были скучными или мерзкими — отец говорил коротко и по сути.
«Держись до последнего, а если понимаешь, что страсть не остановить — тогда и лапки раздвигай» ( конечно, я изменила концовку. Помнить все — невозможно ). Это правило работает по сей день.

Я зануда, и это в папу. Я люблю поговорить, и это — тоже в него. Я пью, страдаю, дерусь, косячу — я папина дочка.

Отчетливо помню ужасы детства: ругань, кровь, разбитые стекла и мои бесконечные крики. Мы мирились, и теперь это камень на шее, тянущий меня на дно. Я быстро прощаю людей, а они — не всегда заслуживают этого.

Я знаю — будь он здесь, все мои обидчики давно бы лежали в больнице. Или в могиле. На этот счет у него не было колебаний: бил, ломал, убивал.
Моя дорогая крестная говорит, что у него уголовка. Видимо, в очередной раз кого-то защищал.

В дни длинных запоев отец приходил ко мне и пытался рассказать о своей молодости. Я не слушала, умоляла уйти и оставить меня в покое. Мы ругались ( и даже дрались ). С наступлением нового дня — на Текстильной 4 снова жила образцовая семья.

Как бы грубо и страшно не звучали воспоминания, в голове светло. Я взяла худшее от отца, но это не его вина. Мой папа — круче всех.